Поэзия - прекрасный способ изменить прошлое... Интервью

Подробности

Категория: Интервью

Автор: Павлова Вера

Известнейшая российская поэтесса Вера Павлова дает интервью только членам своей семьи. Простых работников СМИ она не то чтобы не любит, но считает разговоры с ними «ниже своего до». Однако узнать всё самое любопытное нам всё равно удалось! В начале декабря в Москве и в Перми состоялись презентации новой книги Веры Павловой «Однофамилица/Детские альбомыI». Вместе с поклонниками на этих мероприятиях побывал и наш корреспондент. Текст, который находится перед вами, составлен из наиболее интересных вопросов, заданных Павловой аудиторией, и ответов поэтессы на них.
—    Вера, скажите, как у Вас это началось?
—    Первые симптомы?
—    Да!
—    На этот вопрос я уже отвечала столько раз, что от повторения мне стало казаться враньем, хотя все так и было. Я начала писать стихи в возрасте двадцати лет, в роддоме, после рождения первой дочери, Натальи, а печататься — после рождения второй дочери.
—    Помню Ваше двустишие: «дочки ее — точки над ё». Наверное, поэту нелегко заниматься насущными проблемами... Добычей денег, например...
—    Я никогда этим не занималась. В своей жизни я работала только шесть месяцев. Экскурсоводом в музее Шаляпина. С каждым месяцем я была все больше и больше беременной и мечтала только об одном: чтобы мой ребенок не родился 13 февраля, в день рождения Шаляпина. И что вы думаете? Так и случилось. Это была потеха всему музею.
—    Простите за нескромный вопрос, а на что же Вы живете?
—    Не на писательские гонорары. Это уж точно. Меня муж обеспечивает.
—    Повезло. А говорят, что поэты пишут тогда, когда у них что-нибудь не слава Богу. Денег нет, мужа нет, есть нечего...
—    Знаете, такой подход: «Сначала состояние, потом стихи» — справедлив только для графомана. Для поэта всё переворачивается. Если поэт пишет, он счастлив. А о чем он пишет, о грустном или о веселом, — неважно. Для меня счастье или несчастье зависит не от жизненных обстоятельств, а оттого, могу я писать или не могу.
—    В Вашей поэзии женщина присутствует в различных ипостасях: женщина-мать, женщина-любовница, женщина-поэтесса. Но женщины-домохозяйки нет, хотя почва благодатная...
—Действительно нет? Вы меня удивили. А я, между прочим, люблю готовить. Я грибной суп варю как никто. Украинский борщ — как бабушка, то есть, тоже как никто. Ну и так далее, 20—30 очень вкусных блюд делаю. Нужно написать стихотворение про это.
—    Вот Вы пишете по стихотворению в день, каждый год издаете по книге. Не боитесь, что иссякнете?
—    Бывают такие неприятные моменты, когда мне начинает казаться, что я исписалась. Постоянно такое бывает. Один день просыпаешься и думаешь: нет, новые стихи лучше старых — и живешь веселенькая, а в другой день думаешь: нет, старые лучше новых—и живешь грустненькая. Это маниакально-депрессивный синдром. Однажды
я пыталась расправиться со старыми и плохими стихами. Я сложила из листов кораблики, вставила в них свечки и пошла на реку. Думала, что подожгу всё это и красиво расстанусь с прошлым. Пришла. Зажгла. Пустила на воду. А на реке ни течения, ни ветра. Свечки догорели, прожгли дырки, пошли на дно, а кораблики остались стоять. Я их отловила, развернула и поняла, что рукописи не горят. Черное пятно прогрызло дырку в середине, а по бокам остались тексты нетронутые. Так у меня и хранится книга с черными дырками.
—    Что бы Вы поменяли в жизни, если бы прожили жизнь по-новому?
—    Я могу это очень легко сделать. Поэзия — прекрасный способ менять прошлое. Я его переписываю. Оно становится таким, каким я его переписала. Хочу написать цикл. Может быть, это будет проза, может быть, белые стихи. Я перепишу самые обидные моменты в жизни, когда я не нашлась, что сказать.
—    Вам прекрасно удаются верлибры и свободные стихи. Из последней книжки очень понравилось стихотворение:
продается родина/пианино/черное потертое/две педали/только что настроено/строй не держит/сто рублей Измайлово/самовывоз.
—Между прочим, я это стихотворение сама полностью придумала, ни с какого объявления не списывала.
—    Я, собственно, хочу спросить, не планируете ли Вы вовсе отказаться от рифмы в стихах?
—    Ой, нет. До этого я еще не созрела и, думаю, не созрею никогда. Только рифмованная поэзия дает иллюзию нерукотворности.
—    Иллюзию? А ваши стихи рукотворны?
—    Две строчки, от которых я отталкиваюсь, — точно нет. Они приходят откуда-то сверху. А остальные шесть — уже рукотворные. Они вытекают из этих двух, объясняют их.
—    Однажды Вы обмолвились, что сочиняете стихи, лежа в горячей ванне. Вы продолжаете это делать?
—    Продолжаю ли я мыться? Конечно!
—    Считаете ли Вы, что поэзия «унисекс»?
— Нет, поэзия не «унисекс» и не может быть таковой. Настоящая поэзия имеет свой пол. Другое дело, что внутри поэта пол  может проявлять себя по-разному. Женщина-поэт может быть, в сущности, мужчиной и писать мужские стихи. А мужчина-поэт может быть очень женственен, как Пастернак.
—    Не могли бы назвать несколько современных поэтов, которые Вам нравятся?
—    Могу, но не хочу!
—    Очень хочется Вас поблагодарить за интересный разговор, поздравить с выходом новой книги!
—    Вот уж спасибо за поздравление. Никогда не забуду, как од-нажды подруга решила меня поздравить. Она взяла своего мальчика трехлетнего, ангельской внешности. Поставила его перед камерой. Мальчик спел «хеппибездей диа Вера». Потом она ему говорит: ну а теперь, Андрюша, скажи тете Вере какое-нибудь еще доброе слово. И мальчик вдруг в камеру говорит так:
—    Какашка!
Записала Евгения КОРОБКОВА

В церкви

Ясные лики. Унылые лица.
Первых мало, последних много.
Пап, ты что, не умеешь молиться?
Нужно просто просить у Бога
всё, что хочешь. Но зная меру —
не щенка, не ключи от машины,
а что-нибудь легкое. Ну, к примеру,
чтобы все были живы.

* * *
Искусственная елка. Хоровод
открыток, фотокарточек, иконок.
Канал «Планета». Старый Новый год.
Старик. Старуха. Старый пес. Котенок.
Старик хохочет. Он немного пьян.
В усах у пса остатки заливного.
Старуха тычет пальчиком в экран
и говорит котенку: «Пугачёва!»

* * *
Может быть, больше нет
звездного маяка,
молниеносный свет
опоздал на века,
зря заколочен дом
и закрома пусты, —
может быть, ты ведом
светом мёртвой звезды?

* * *
Молочная луна в дымке
катается, как сыр в масле.
Помолимся без запинки,
положим малыша в ясли.
Покло нятся ему козы
и примутся за свой силос.
Но знают кое-что звезды,
что астрономам не снилось.

* * *
Боги, для того ли,
в темноте дрожа,
от бессонной боли
корчилась душа,
чтобы вечерами
с горем пополам
подпевать рекламе,
отвечать на спам?!

* * *
Люби меня так, будто тебя — двое:
один вчера вернулся из смертного боя,
до самых плеч в чужой крови рукава,
другому завтра в бой, гурьбой, под конвоем…
Люби меня так, будто меня — двое:
одна — твоя невеста, другая — вдова.

* Подборка стихотворений Веры Павловой из книги «Однофамилица/Детские альбомы». М.: АСТ, 2011.